С Мольером по жизни: рецензия на премьеру «Тартюф» в театре «Ильхом»
После трагической гибели в сентябре 2007 года основателя театра «Ильхом» Марка Вайля актеры театра отмечают его День рождения 25 января своеобразным сценическим подарком — и зрителю, и, конечно же, самому мастеру. Каждый раз это происходит по-разному. В этом году коллектив отметил эту дату премьерой спектакля «Тартюф» по пьесе Мольера в постановке худрука театра Бориса Гафурова.
История про лицемера, воспользовавшегося доверчивостью главы семейства Оргона и почти лишившего всю его семью крова над головой, имеет множество постановок, переработок и интерпретаций. «Тартюф» принес самому Мольеру множество житейских и творческих неприятностей. В истории «Ильхома» в последнее время также хватает острых и даже горячих в прямом смысле ощущений (пожар в декабре помещении театра — если кто вдруг не знает). Так что встреча коллектива с пьесой французского драматурга была предопределена роком и судьбой.
Зрителей пускают в зал, где на сцене еще стоит стремянка, техники налаживают звук и свет, а Гафуров во вступительном слове радостно сообщает об установке новых кондиционеров: спектакль, как и театр, начинается с вешалки и прочих рабочих моментов. Темп всему действию задает музыкальная «обманка» — фантазия ре минор Моцарта. Умиротворение неожиданно сменяется эмоциональным подъемом, беготней актеров по сцене, комедия начинает двигаться, крутиться, шутить, веселиться.
Но сквозь мольеровский сюжет проступит новый. Гафуров поставил «Тартюфа» как историю об «Ильхоме» — не только в атмосфере сценического праздника, но и порой весьма прозаичного и неприятного закулисья. Актеры зачитывают кипу записок об «аморальности» и «тлетворности» некоторых постановок театра — со времен советского комсомола до наших дней. С помощью такого незамысловатого приема черты мольеровского сюжета причудливо прорастают в нашу жизнь.
Художница по костюмам Азиза Кадыри одевает актеров в азиатские яркие халаты, а актер Глеб Голендер придумал маски в стиле комедии дель-арте, смешивая стили и эпохи. Пестроту костюмов подчеркивают аскетические декорации. Прямо перед зрителями первого ряда поставлен стол со стулом и лампой, которая обязательно будет высвечивать кому-то из персонажей в лицо, как на допросе.
Спектакль выходит за границы одного жанра, хотя классические комедийные номера у ильхомовцев всегда получаются отменно. В первом действии спектакль складывается в один сплошной бойкий аттракцион, раскладывается на интермедии, которые задают тон постановке.
Вот служанка Дорина (Клавдия Безматерных) полноправно в спектакле становится одним из главных действующих лиц, дает мастер-класс по разнообразию интонаций: смеется, плачет, играет на пианино, поет, ругается, даже по-мхатовски стреляет из ружья. Вот Дамис (Рафаэль Бабаджанов), комикуя, таращит глаза и тычет во всех шпагой, пародируя образ д’Артаньяна в исполнении советского киноактера Михаила Боярского.
После антракта становится меньше эксцентрики, а беготня с ужимками продиктована сюжетными поворотами. Более осмысленным действие становится, конечно же, благодаря долгожданному появлению на сцене Тартюфа. Владимир Юдин в роли главного мольеровского лицемера появляется сгорбленным калекой, завернутым в какие-то нищенские тряпки. Первые слова ему даются с шипением Волан-де-Морта, и подобно главному злодею поттеровской саги, он словно питается душами остальных героев пьесы, преображаясь к финалу в современного модника-нувориша.
Раскрываются по ходу действия и остальные мастера: Глеб Голендер (Клеант) к откровенному шутовству добавляет высокое напряжение своих душевных переживаний чуть ли не гамлетовского пошиба. Наблюдать за игрой Бернара Назармухамедова (господин Оргон) и Юлией Плакиды (госпожа Эльмира) интересно при любом сюжетном и текстовом раскладе.
Сам же монолитный порядок слов в тексте Мольера актеры «Ильхома» разбивают разговорной ташкентской лексикой, временами превращая его даже в рэперский батл. А финал играют уже и вовсе разухабисто — с дракой и свадьбой. Концовка спектакля задорно приправлена злобой ильхомовского дня, где актерам в трудную минуту остается надеяться на чудо. Вернее на чудеса творчества. Тут вам и про цензуру, и попытки «отжать» здание театра, а милость мольеровского короля рифмуется со всевидящим оком власти нынешней.
Ревнители театральной классики такую социальную ангажированность сочтут недостаточной для хорошего спектакля, поклонники «Ильхома», напротив, будут хохотать, плакать до слез, танцевать вместе с актерами в финале, перефразируя другого театрального классика: «Весь мир — театр, а многие люди в нем — Тартюфы».
